Надя — увлечение

За прошедшие дни я наконец-то переслал Катю на Фарш. Слава богу, она скоро переедет отсюда на Новую улицу Друзей, на юг Донкуанта.

В общем, всё свиристело и произрастало, но сейчас я, достав из почтового ящика газетку, решил подняться наверх и почитать её.

Я сел на диван, обитый ярким жёлто-зелёным бархатом, задававший тон всей комнате, положил ногу на ногу и начал читать свежий, ещё пахнущий типографской краской, выпуск газеты. На дворе была зима, но, конечно, только не в Донкуанте. Тут я увидел ужасающую лично меня фотографию на второй странице, где описывались самые важные события: на фоне снега и льда мяки купались в проруби.

Я готов был удавить того человека, который изобрёл купание в проруби. Была ведь такая… такой человек.

Теперь каким-то левым образом и мяки к этому приобщились. И теперь в обрамлённой фотографии мяк нырял в прорубь, укрепляя своё хлипкое здоровье. И причём ни один учёный ещё не подтвердил верность именно такого пути к намеченной цели. А у мяков принцип — «Что хорошо людям — хорошо нам». Накормить их солянкой, что ли?

Надя, по-моему, решила поплавать «на спинке и по-всякому». Так обычно называла Лямба плавание в своё удовольствие. Надежда сейчас лежала на воде где-нибудь около центрального железнодорожного моста, пересекающего озеро. Каждые две минуты по мосту пролетали поезда на скорости под пятьсот километров в час. Ходили они абсолютно бесшумно.

Лена сейчас тоже лежала, но не воде, а на нагретом лучом от солнц песчаном пляже, и болтала с Лямбой о всякой ерунде.

Я стал читать статью. Выяснилось, что мяки теперь решили заняться этим отнюдь не для укрепления здоровья, а просто потому, что так делает их правитель; более того, девяносто два процента мяков вообще не знало, для чего это было нужно, остальные восемь либо выдвигали неверные гипотезы, либо вообще ничего не отвечали; это было так смешно!

Мне было смешно до поры до времени. Вернее, до того момента, как я сложил газету и положил на стеклянный столик на стальных длинных, украшенных резьбой ножках. После этого раздался звонок в дверь. Я встал с дивана и направился вниз по винтовой лестнице. За деревянной входной дверью с вставками из матового стекла меня ожидал сюрприз — целая толпа журналистов, ожидавших интервью.

Но о каком интервью шла речь? Если я встречался с репортёрами, то только на официальном, деловом уровне. А тут ко мне в дом вваливается целая армия этих ребят с телекамерами на спине, блокнотами и диктофонами в руках, пытается взять какое-то интервью… В итоге я, разбрасывая обещания о скором интервью в мэрии, а также угрожая некоторым лишением работы, выпихнул всех с участка.

Мне не сказали, о чём собирались спрашивать. Но по статье в газете легко было определить, какая тема была бы затронута. Мне разговаривать о проруби не хотелось.

Я вновь поднялся наверх и сел на диване, бесцельно глядя светло-зелёные, с вкраплениями жёлтого цвета, настенные кварцевые часы. Тут я услышал «Ну Ленка!» на улице и понял, что некто Надежда вернулась из своего плавания к берегам южного Донкуанта. В связи с этим я спустился вниз и подошёл к ней.

На Наде был тот купальник, который она носила на Zемле — мой любимый. Такой очень модный и красивый.

— Хорошо, только немного устала, — сказала Надя, тщетно пытаясь стряхнуть воду с волос.

— Мокрая, — сказала Надя и засмеялась. Я тоже.

— Тёплая. Как парное молоко, — Надя взглянула на камушек, принесённый откуда-то и лежавший теперь на песочке, — простоявшее сутки в морозилке, — она вновь засмеялась.

Тут зазвонил телефон. Я пошёл к нему и ответил:

— Дом правителя, Донкуант, Озёрное кольцо, Александр у телефона.

— Вам нужно подъехать сюда с Надеждой, — сказал мяк.

— Там скопились журналисты, требуют интервью.

— Прорубь, — сказал я и поглядел на Надю. Та выловила камень из воды и разглядывала игру света на блестящем слюдяном боку.

— Еду, — сказал я и повесил трубку. — Надь, поехали в Донкуант Плазу? Как тебе идея? — спросил я у Надюшки.

— Там журналисты у нас интервью берут, — сказал я.

Надя хотя бы не спросила меня, по поводу чего берут.

Вскоре мы сели в мономобиль и поехали в мэрию. Там нас уже встретила ватага журналистов, ожидавших интересных вопросов.

И интервью началось. Пожалуй, сделаем это, как пьесу, что ли. Пусть Р — любой репортёр, С — я, Н — Надя.

Р: Я слышал, что вы подвержены ещё одному — купанию в холодной воде.

Р: Открывается большой фестиваль по нырянию в прорубь.

Н: (смотрит на меня; говорит своим фирменным тоном) О Боже. Ужасно.

С: Вы зря. Долго в воде холодной быть — довольно опасно для неподготовленного организма. И вообще, надо бы с врачами проконсультироваться…

Н: (мне) Ну ладно уж тебе. Но Саша прав, нельзя сразу. Сначала — просто, окунулся-выпрыгнул.

Я слегка потупился, опустил взгляд, надеясь, что меня обойдёт кара небесная. Но надежда отказалась умирать последней, простите за каламбур.

С: Нет… (В голове проносится поезд метро, тип 81-714.5, въезжает на станцию «Чертановкая». Все вываливаются из вагона, идут на день рождения к Наде. Уже на нём я отказываюсь принимать участие в первом надеждином конкурсе. Она расстроилась. Такие ассоциации)

С: Я человек, не очень приверженный к здоровому образу жизни.

— Ничего, пусть приобщаются, — сказала Надя. Она лежала в странной позе: она как бы сидела, но на спинке дивана, положив голову на подушки и свесив ноги. Лежала на том самом, ярко-жёлтом. Распущенные волосы веером лежали вокруг головы. Если ей хотелось на меня посмотреть или просто посмотреть на комнату, она выгибала спину и вставала на голову.

В комнату ввалилась Лена, конечно, смеясь. За ней, смеясь не меньше, вбежала Катя.

Разрядили обстановку. А теперь давайте пропустим всю эту ерунду и переместимся к тому моменту, как мы выезжаем.

Ленка села в мономобиль. Тот слегка покачнулся в воздухе. Лямба уже сидела на заднем сидении. Она вышла и пошла куда-то. Тут подошла Надя.

— Лен, слушай, — сказала она полушёпотом, — давай мы попробуем искупать Сашу в проруби!

— Давай, — сказала Лена и захихикала. Лямба вновь забралась на борт.

Хитрая Надежда знала, что Лену можно будет так легко уговорить. Она согласна на всякую авантюру. Хи-хи.

Из моего шкафа были тихонько стянуты самые красивые с точки зрения Нади плавки. А сама Надя решила взять тот самый купальник, который мне очень нравился. «Это его склонит в сторону того, чтобы окунуться!» — подумала она.

Тем временем я вышел из виллы и пошёл к зелёной лужайке, над которой завис мономобиль. Ленка раскачивала аппарат из стороны в сторону. Лямба потеряла равновесие и кубарем скатилась из машины. Я решил проверить кондиционер и заглянул под крышку в багажнике. Зелёненькая полоска указывала на полную исправность. Честно говоря, я проверил аппарат от нечего делать.

Наконец, все сели по местам, и мономобиль тихо вылетел из ворот. И вновь мы свернули на Часиковское шоссе. За Донкуантом внезапно справа выехал мономобиль, СЕД-5000 с номером: а 22212 ке ЧАСИКИ. Тот же, что и когда мы ехали к озеру Товос впервые. Внезапно он растворился в синей снежной дали.

— Всё нормально, — сказал я и посмотрел на неё. Она была в меховой шапке, в которой была тогда, в той поездке. Я обернулся. Сзади никого не было. И на заднем сидении было дурацкое пятно из-под сока, которое вывели вчера. На обочине стоял мономобиль, тот же, что и стоял на пятом километре.

Мономобиль резко затормозил посреди Часиковского шоссе.

Надя плакала, глядя в зеркало на разбитый лоб. Я сидел, оцепенев и не соображая, что такое происходит, положив руку на кнопку сигнала, отчего мономобиль тоскливо гудел. Снег залепил стекло. Лямба тяжело вылезла на сидение. Катя сидела в лёгком ступоре. Лена искала аптечку под сидением.

— Лёгкое наваждение, — сказал я. — Мне вдруг показалось, что мы опять едем по шоссе в тот день, когда ты…

— Нет. Перед нами выехал мономобиль, который уже выезжал; потом мне показалось, что ты была в меховой шапке; затем я увидел, что сзади никого, на сидении пятно из-под сока…

— Да нет, сейчас другой, а то был тот же, что и стоял здесь тогда…

Я включил маячки. Мономобиль полетел по дороге вперёд.

Надя стряхнула последнюю не высохшую слезу со щеки. У меня заныло плечо. «Опять плечо будет болеть», — подумал я, вспомнив, как слегка потянул руку, пытаясь поднять какую-то железяку со дна озера.

Тем временем машина приближалась к Часикам, небольшому городишку на Золотом Кольце. Золотое Кольцо — кольцевая дорога в двухстах километрах от Донкуанта.

Я жил в Часиках давным-давно, когда Донкуант только строился. Отсюда было гораздо удобнее ездить на стройку века.

По этому поводу мне вспомнился ещё один случай. Однажды меня вызвали ночью на стройку в Южном Донкуанте, за озером; опора моста сорвалась, и полмоста рухнуло вниз; северная часть города была отстроена, поэтому я уже жил на вилле. Ну, поехал я туда по Часиковскому озёрному мосту, что идёт через всё озеро. И в том месте, где мост разводится, я не успел проскочить до развода моста. И ждал там до утра…

А потом прилетела на мономобиле Лямба. А сотовый я коленкой разбил, когда резко затормозил перед выехавшим так внезапно из тоннеля от ОПЗ грузовиком. Самое смешное, что ни паром, ни корабль, ни что бы то ни было так и не появилось.

По этой дороге я проезжал по тысяче раз. Каждый раз проезжал я и Сашинск, совсем маленький городишко под Донкуантом. А потом он стал частью мегаполиса.

Отбросив все эти мысли, я повёл мономобиль на запад, к Товосу. Летели быстро и легко. Часики остались в стороне, Донкуант оказался справа, а Товос стал находиться впереди. И что у меня за привычка определять своё положение на местности, причём всегда относительно Донкуанта?

Тем временем до Товоса оставалось всё меньше. У меня возникло реальное желание рассказать о погоде того дня.

Ну, о том, что в Донкуанте лето и солнечные ночи, говорить не приходилось. Здесь за окном было минус шесть, пасмурно и тихо. Сейчас около четырнадцати часов…

У меня было какое-то неприятное предчувствие. Я посмотрел на Надю. Та как-то коварно улыбнулась. Очень усиливал эффект след от ушиба на лбу. Лена чуть не засмеялась, но, уткнувшись в обивку носом, сдержалась. «Обычно это у Нади предчувствия», — подумал я.

Но я продолжал лететь вперёд, несмотря ни на что. До Товоса шесть километров. Через полминуты будем там. Волнение нарастало. Вот из-за леса появился край озера, такой блестящий и белый. Около, на берегу, уже стояло порядка тридцати мономобилей. Увидев стремительно приближающийся мономобиль правителя, мяки начали бесноваться на берегу. Предчувствие нарастало с каждым проеханным метром. Мяки, как мне казалось, кричали по-садистски, будто желая утопить меня в проруби. Надя радовалась чему-то. Лена тоже. Катя просто улыбалась, гладя Лямбу.

Мономобиль опустился на снег. Мимо пролетел флаеробус, сел чуть в стороне, выгрузил мяков и полетел на станцию опять. Мы вышли из аппарата. Мяки нас встретили овацией и криками. Мне стало совсем не по себе. Комок подкатил к горлу.

— Дорогие друзья! — сказал он. — Сегодня для нас большой день. Сегодня открывается фестиваль по нырянию в прорубь…

Тут я увидел Нопаса Руак О, донкуантского архитектора. И он здесь. Боже.

— Наш фестиваль открывает правитель! — крикнул мяк в микрофон. — Первой окунётся Надежда!

Под гул аплодисментов Надя сняла шубу, под которой был купальник, и направилась к проруби. Мне бы сейчас прямо здесь провалиться вместе со своим предчувствием. Ленка улыбалась. Лямба тоже. Катя вытягивала шею, чтобы лучше разглядеть происходящее. Надя, пробежав в шлёпках до проруби, быстро сняла их и прыгнула в воду.

Туча брызг и ледяной каши. Мяки слегка взвизгивают и разбегаются. Надя, проплыв немного, быстро вылезает из воды, мокрая, холодная, довольная.

Лена тихо подходит к воде в купальнике. Надя подкрадывается сзади и толкает сестру в воду. С визгом и такой же тучей брызг Лена с успехом окунается.

— Правитель Александр, а вы чего же? — спрашивает мяк с трибуны. Ко мне подходит Надя.

— Давай, Саша, — сказала она и, набравшись смелости, добавила: — я взяла твои плавки.

В тот момент я готов был её убить. Но она так улыбнулась мне, что я разве что не растаял. Что она делает со мной?

В голове опять несётся этот дурацкий поезд 81-714.5, все опять идут на день рождения, я принимаю участие во втором конкурсе.

На Наде купальник, который мне больше всего нравился. Как тут не окунуться?!

— Давай. Саш, — сказала Лена, — знаешь, как здорово?

— Ну давай, а то я расстроюсь, — сказала Надя. Зачем она сказала это? Она ведь знает, что это — универсальное оружие.

Вскоре я вернулся, надел шлёпки и пошёл к воде. Один шаг, другой, третий, я уже близко к прямоугольной проруби, ещё шажок, пришёл. Я вытащил ноги из шлёпок, ступил шаг по снегу и прыгнул в воду. Ноги коснулись чёрной поверхности воды, обожглись холодом. А дальше я ничего не помню.

Я сидел в мономобиле и тупо смотрел на надпись «чай» на жестяной прямоугольной баночке, лежавшей на сидении. Левой рукой я опирался, чтобы не рухнуть куда-то под сидение, правой пытался пригладить мокрые волосы. Лямба сидела довольная и смотрела на меня. В прорубь один за другим прыгали мяки. Надя села за штурвал аппарата.

— Ты в состоянии доехать до дома? — спросила она.

— Нет, — ответил я и, взяв из подстаканника стаканчик с чаем, отхлебнул немного.

— Тогда мы поедем, — сказала Надя, включила стартёр, посадила сестру на переднее сидение, и мономобиль отбыл от Товоса.

Надя держала в руках мягкий штурвал уверенно. Да и все электронные системы при всём желании не дали бы ей разбиться.

В общем, меня искупали в проруби. Садистка юная.