Благословенные

Оглавление

Джон и Мэри сидят у океана

Джон и Мэри сидели на берегу океана. Океан был огромный, небо было огромное, город позади был огромным, а они были очень маленькими посреди похожего на бархат песчаного пляжа; тем не менее, именно два небольших человека были самым ядром Вселенной в тот момент. По крайней мере, им так казалось.

Над океаном разгорался рассвет. Джон и Мэри познакомились однажды в скучном клубе в центре, но даже само название его утонуло где-то во времени. Она совсем не собиралась идти в клуб, потому что было много всяких мелких, но важных дел, связанных с учебой, но подруги обладали даром убеждения; он не собирался идти в клуб, потому что попросту не собирался, да и не особо хотел, но старый друг был проездом в городе, и он кого-то знал в заведении; им было скучно донельзя, они были трезвы как малолетки, и оттого мир вокруг приобретал какое-то неестественное движение в редких лучах стробоскопа и под лазерными проекциями. Но они встретились.

Каждый из них предполагал, как закончится их встреча. Они выпили по коктейлю для храбрости, предусмотрительно не спросили ни имен, ни телефонов друг друга, потому что оставили это на утро, потому что так можно было добавить хоть немного интереса во все происходящее. Они мало говорили: музыка громыхала так, что говорить было не то что сложно, но даже неприятно. Оба ждали развязки вечера, но развязка не наступала, и вежливость не позволяла им вдруг сделать резкий шаг в сторону финала.

Оттого им казалось еще более странным, что спустя несколько часов они были вовсе не в постели в квартире одного из них, а на лавочке на пляже у огромного океана, который был самым воплощением ночи, но мрак которого постепенно съедал яркий, пестрый, разноцветный закат. Они сначала о чем-то говорили, а потом замолкли и смотрели. И вдруг он произнес:

— Джон, — и нарушил все правила игры.

— Мэри, — сказала неуверенно она, понимая, что вместо старых правил теперь появились новые.

Спустя полчаса они окончательно замерзли, а утро совсем согнало ночную мглу. В раннем кафе они выпили кофе и разошлись, еще не понимая, что они теперь вместе навсегда.

Они, конечно, и сейчас думали именно о своем знакомстве, таком странном, но в то же время совершенно неизбежном и логичном. Не то что бы Джон и Мэри часто сидели на рассвете у океана, конечно нет; однако же, даже в те пару раз, которые были с момента их свадьбы, они переживали момент своего знакомства заново, и наивная вера в провидение, которое работало, подобно огромному механизму, руководствуясь неизвестными алгоритмами, подкреплялась видом рассвета, который был особенно прекрасен. Всегда.

Утечка

В сплетенных железных трубах Комбината можно было потеряться с непривычки, они были почти что одинаковыми. Когда Комбинату требовались новые мощности, он отращивал новые трубы с новыми резервуарами, где селились новые вычислительные машины, и так происходило уже много, много лет. Лишь экраны при люках в резервуары показывали разную картинку. Но Моэл так давно работал здесь, что, пройдя путь от техника до руководителя крыла, он легко ориентировался в комплексе. Вообще-то, он ненавидел работать руками, и как только ему удалось получить начальствующую должность, он стал носить строгий костюм. Это казалось всем надменностью; и все же, уважение к Моэлу как специалисту было гораздо выше этой неприязни. Он держал в голове все, что происходило в центре, доверяя себе больше, чем ежедневникам и блокнотам.

Дженар и Палев встретили его у одной из дверей. Дженар был моложе Палва, но при этом он руководил несколькими проектами. Палев же был старшим техником крыла Комбината, и, в отличие от Моэла, ему его работа очень нравилась. Моэл вместо приветствия произнес:

— Ну, господа, вы хотели меня видеть, вот он я.

— Да, Моэл. Мы хотели вас видеть, — сказал Дженар.

Они пошли по трубе, проходя мимо многочисленных резервуаров, в которых что-то щелкало, завывало и пищало.

— Что не так?

— У нас проблема с модулем тридцать три.

— Тридцать три, да, — Моэл даже секунды не вспоминал, что это за модуль. — Там загружена моя любимая система.

Палев, который тащился позади, замер на секунду, услышав слова Моэла. Он выдохнул и двумя большими шагами нагнал его и Дженара.

— Что за проблема? — спросил Моэл.

— Утечка, — произнес Дженар.

— Хладагент?

— Нет. Та самая утечка, — сказал Дженар, совсем понизив голос.

Моэл нахмурился. Его обычное надменное выражение лица, которое для окружающих значило, что все под контролем, вдруг исчезло.

— И вы... — начал Моэл.

— Позвонили как только увидели на консоли, — сказал Дженар.

— Нехорошо. Что вызывает утечку?

— Мы полагаем, что оператор.

— Хорошо. Отключаете его. Останавливаете систему, — быстро ответил Моэл.

— Мы потеряем свежие вычисления, — пробормотал Дженар.

Моэл остановился и посмотрел на Дженара оценивающим взглядом. Дженар замер на полуслове. Палев остался в стороне, наблюдая за происходящим с некоторым испугом. Моэл пожевал губами, стараясь подавить приступ гнева.

— Да, совершенно очевидно, что потеряем, потому что у нас утечка! — громко произнес Моэл. — Но прежде, чем мы дойдем до невосстановимого состояния, мы должны просто остановить систему и восстановиться из архивов. Это протокол! У нас есть ежедневные архивы?

Дженар повернулся к Палву и спросил:

— Кто отвечает за архивы модуля тридцать три?

— Кастор, — ответил Палев.

Моэл тоже обернулся, и потому не мог видеть, как Дженар бесшумно выругался.

— И где Кастор? — спросил Моэл.

— Тут может быть проблема, — залепетал Дженар.

— Он такой раздолбай, — сказал Палев.

— Мы пытались связаться...

— Хватит болтать, — оборвал их Моэл. — Сколько не было архивов?

Палев совсем потерял лицо, и испарина проступила у него на лбу. Он что-то попытался сказать, но не смог; наконец, он произнес:

— Может, неделю?

— Или две, — тихо добавил Дженар.

— Две максимум. Эта версия точно есть на сетевом хранилище, — сказал Палев.

Моэл, до этого момента находившийся в едва сдерживаемой ярости, вдруг успокоился. Он что-то прикинул про себя. Помолчав несколько секунд, он произнес:

— Ну, господа, тогда выдирайте оператора и вырубайте всю систему. Мы все равно не загрузимся из таких старых архивов. Зовите Фента, пусть знает обо всей ситуации и уже думает над новым миром для модуля.

— Есть вероятность, что у Кастора есть свежий архив. Мы ему звоним...

Лицо Моэла налилось краской. Он сжал кулаки. Он окончательно потерял терпение и закричал:

— Не надо ему, мать его, звонить, он не обиженная девка! Отправьте к нему человека! Вы как дети тупые! Время работы системы — золото. Мои деньги. Ваши деньги. И у нас очень мало времени, прежде чем система улетит к хренам! А если это случится... — Моэл перевел дыхание, достал платок и вытер лицо, — нужно будет вырубить все. И удалить.

Джон чувствует неладное

Джон проснулся оттого, что сделал невозможно глубокий вдох, словно бы он очень долго был под водой, а теперь вынырнул. В голове стучала кровь, он тер виски и пытался сфокусировать зрение, но все было очень расплывчато и искажено, причем Джон знал, что дело вовсе не в его восприятии, это в мире что-то сместилось с оси.

Мэри лежала рядом с ним. Ее разбудило резкое движение мужа.

— Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась она.

Джон понимал, что именно случилось, но формулировка этого ему казалась странной. И все же, он произнес:

— Это утечка.

— Где? В ванной?

— Нет. Я ее вызвал. Переборщил что-то с настройками, — произнес Джон и сам испугался своих слов, потому что их точно не надо было произносить вслух в новых обстоятельствах.

— Расслабься, дорогой, — сказала сладко Мэри, — это просто был кошмар.

Джон вдруг подумал, что Мэри попала совершенно в точку. Но проблема была не в том, что это был кошмар; проблема была в том, что кошмар продолжался, он переполз из темноты сонного пространства в самое сердце реальности. Мир рушился прямо в голове Джона.

— Мне надо идти, — сказал он негромко и, к удивлению Мэри, быстро вышел из спальни, захватив одежду.

Джон собирался очень быстро; мысли путались, но все-таки он смог найти свой бумажник, документы и ключи от машины. Мэри тоже спустилась в гостиную; Джон видел ее растерянность, но во взгляде было лишь молчаливое одобрение: она верила ему. Она лишь переживала, что что-то пошло не так.

— Ты куда? Может, позавтракаешь? — спросила она осторожно.

— Прости, я кажется забыл про важную встречу, — сказал Джон. — Вылетело из головы.

— Ладно, только не гони! — сказала Мэри.

Джон собрался и стал открывать входную дверь, когда словно бы волна холодного воздуха накатила на него из глубины дома.

— Погоди, — сказала Мэри, осознавая что-то важное. — Ты сказал... Утечка?

Джон, не отвечая, вышел на улицу.

День был просто отличный: поздняя весна все еще дарила легкость воздуха, но солнце уже достаточно прогревало город. В такую погоду менее всего хотелось торопиться, и большинство автомобилей вяло толкались на улицах. Джон ехал настолько быстро, насколько мог. Ему нужно было спешить: хоть он и понимал, что из-за его оплошности пока еще ничего особенного не происходило, но ситуация быстро менялась. Сколько человек знают? Сколько узнают в ближайшие минуты? Пытаются ли в Комбинате поставить ситуацию под контроль извне? Джон на всякий случай включил радио.

— Все ясно, — сказал в меру басовитый, поставленный голос, очевидно, ведущего, — но как насчет других категорий?

— Как душа? — отвечал вопросом на вопрос довольно высокий, не слишком уверенный голос.

— Да, например, душа.

— Я думаю, разум принадлежит личности. Но душа это то, что нас объединяет. Без этого мы лишь биологические компьютеры.

Джон сделал радио громче.

— То есть, у нас одна душа на всех?

— Мы все братья по духу. Это божья искра между нами, это самая божественная суть, — разошелся мужчина.

— Так по-вашему, душа и есть Бог?

— Бог — это наши души.

Джон сделал резкий поворот в переулок, рассчитывая срезать путь, но едва успел затормозить, чуть было не врезавшись в глухую стену. Он готов был поспорить, что раньше тут был проезд; ныне огромное красного кирпича здание перегородило его, даже крыши не было видно.

— Гребаные архитекторы, — выругался Джон. — Давай, Джон, вытаскивай нас отсюда...

И тут случилось что-то пугающее. Пара-тройка прохожих, которые просто шли по своим делам, вдруг заметили Джона. Это будто ввело их в транс. Широко раскрыв глаза, они остановились возле его машины и стали смотреть на него, не моргая. Джон с разочарованием подумал, что ситуация развивается куда быстрее, чем он рассчитывал.

— Дьявол! — выругался Джон еще раз.

Он быстро переключил передачу и резко сдал назад, снова выезжая на проспект. Больше никаких поворотов на боковые улицы, думал Джон, только по проспектам, так гораздо надежнее. А спешить, возможно, уже нет смысла.

Белый воротничок

На тридцать пятом этаже высотки, равно как впрочем и на тридцать четвертом, а также тридцать шестом, и еще бог знает скольких этажах многих и многих высоток, в огромном бессмысленном пространстве сидело множество людей за компьютерами. Одинаково одетые и за одинаковыми машинами, они больше походили на некоторое подобие оловянных солдатиков, нежели на людей. Их лица, а также их рабочие места несколько отличались, но ровно настолько, чтобы подчеркивать исключительную однородность всего.

У Беки стол был практически без единой бумаги, канцелярские принадлежности аккуратно занимали свои места, и даже желтые стикеры были приклеены педантично параллельно граням монитора. Коллеги забрали у Беки все ручки; она раздраженно осмотрелась, но ни у кого на столах ручек не было. Тогда она обратилась к Майку, который сидел прямо рядом с ней:

— Майк?

Тот не отреагировал. В идеальной стерильной среде офиса, думал он, гораздо лучше и приятнее молчать. Чтобы не оставалось иллюзий, что ты человек.

— Майк, эй, — проявила настойчивость Беки.

— Что? — спросил Майк, не оборачиваясь.

— Можно у тебя взять ручку?

Майк взглянул на свой заваленный стол. Подняв степлер и пару листов со стола, он без энтузиазма осмотрел освободившееся пространство, а затем вернул все на место.

— Нет ни одной, извини.

— Порядок на столе — порядок в работе, — услышал Майк наставительный голос. Это подошел Кевин, его босс. Несмотря на то, что Кевин был немалого роста и весьма внушительных габаритов, он обладал способностью почти бесшумно перемещаться в пространстве. Он всегда подкрадывался к Майку, когда тот не ждал.

— Конечно, сэр, — ответил Майк и стал перекладывать с места на место бумаги.

— Вы сделали отчет по транзакции? — спросил Кевин.

— Я работаю над ним, — ответил Майк и пошевелил мышью. Компьютер пробудился и показал электронную таблицу.

— Вы чем-то огорчены?

Майк поднял глаза на Кевина. Он не был ничем огорчен. Кроме осознания полной бессмысленности даже этой беседы. Допустим, он огорчен, что у него плохая должность и невысокая зарплата, ну и что...

— Наши админы заблокировали «Косынку» и «Сапер», вот он и огорчен! — отомстила за ручку Беки. Она всегда методично мстила за каждую пропавшую со стола ручку. Все вокруг засмеялись, кроме Майка.

— Ха-ха. Смешно! — констатировал зачем-то Кевин и ушел, так и не удосужившись услышать ответ на свой вопрос.

Майк некоторое время смотрел начальнику вслед. Затем он сложил все бумаги в стопку. Из листов выпала ручка и с гремящим звуком покатилась по пластмассовой поверхности стола. Майк бросил стопку и попытался поймать ручку, но та сорвалась со стола и упала куда-то. Майк залез под стол, где было очень пыльно (уборщица явно не утруждала себя тем, чтобы пропылесосить под столами) и темно, а звуки внешнего мира приглушились. Здесь было куда увлекательнее, чем наверху; даже ковролин и электрические провода, формируя особый мирок, претендовали на хорошую смену обстановки. Ручка нашлась, и Майк вынырнул к свету.

Беки сидела и что-то печатала на компьютере. Майк, не особо целясь, кинул ей на стол ручку и попал по клавиатуре. Ручка отскочила и упала под стол. От неожиданности Беки вскрикнула. Все вокруг устремили взгляды на Беки.

— Твоя ручка, — объяснил Майк, повернулся и пошел к лифтам.

Через пару минут он сидел в одиночестве в кафетерии. Здешний кофе был дорог и плох, здешние столы были плохи, стулья были неудобны. Каждый раз, когда кто-то двигал стул, он отвратительно скрипел, и у Майка сводило зубы. Он даже не хотел пить кофе, он просто мешал маленькой ложечкой в маленькой чашечке черную муть.

Некий мужчина подошел к столу Майка и несколько секунд разглядывал его лицо. Майк не реагировал. Мужчина сел.

— Знакомы? — спросил Майк.

— Не вполне. Но я знаю вас. Вы Майк Профет, да? Меня зовут...

Мужчина замялся. Майк поднял на него глаза.

— Забыли свое имя? — поинтересовался он.

— Меня зовут Ястер, — наконец сказал мужчина.

— Я Майк.

— Вы съемник, вы помните?

— Я воротник. Белый.

— Что? — не понял Ястер.

Майк, так и не сделав ни глотка, громко вздохнул, встал и пошел прочь, полагая, что разговор со странным человеком продолжать смысла нет. Однако через несколько метров Ястер нагнал его и, ни слова ни говоря, затащил в переговорную.

С другой стороны

Моэл, Дженар и архитектор по имени Фент стояли в комнате, где сидел оператор. За панорамными стеклами мерцали огни вычислительной машины, по трубкам перетекала разноцветная флюоресцирующая жидкость. Оператор сидел в большом кресле, похожем на стоматологическое. Его руки и ноги беспорядочно дергались: работала система сокращения мышц. На голове был шлем, выглядевший как простой черный шар, надетый на голову. Перед креслом стояла консоль с огромным монитором, на котором отображалась статистика процессов. Модуль все еще вырабатывал данные. Палев, переведший систему на ручное управление, пристально следил за параметрами. Фент оживленно рассказывал Моэлу про систему.

— Понимаете, — объяснял он, — тридцать третий модуль совершенно особенный. Время заполнения резервуара минимально! Обычно мы проектируем весьма сложные алгоритмы перестроения структур, но в тридцать третьем... По сути, он сам все регулирует! Ему не нужны управляющие!

— Да-да, я в курсе, — произнес Моэл.

— Да, система саморегулирующаяся, — повторил Фент. Он некоторое время смотрел на монитор, потом продолжил: — Вот, пожалуйста. Уровень метаморфоз всего десять тысячных промилле! Как вам это?

— Впечатляет, — бесцветно сказал Моэл.

— Ну вы же сами знаете, — увлеченно сказал Фент, — хорошими показателями считаются один-два промилле, а бывает и под сотню!

— Знаю, — подтвердил Моэл.

Дженар удивленно поднял бровь.

— Да-да! Некоторые системы требуют нашего постоянного вмешательства! Как дурацкие хомячки, они все время просят корм и убирать их клетку! — засмеялся Фент. — Я иной раз и дома в системе, только параметры не упустить по некоторым модулям... А тут хватает оператора!

— Хомячки, да, — повторил Моэл. — Палев, что у нас?

— Показатели почти в норме. М-уровень девятьсот, К-уровень девятьсот пятьдесят.

— Останавливаем все, — сказал Моэл.

Палев удивленно посмотрел на него. Дженар пожал плечами. Моэл кивнул, подтверждая свои слова. Палев взмахнул руками, прикоснулся к сенсорным поверхностям несколько раз. Процесс остановки занимал какое-то время: надо было повысить уровень охлаждающей жидкости в процессорном зале и постепенно затормозить установку. Моэл представлял себе, как, операция за операцией, останавливается компьютер, прекращаются вычисления, почти как у огромных динозавров нервные импульсы шли долго от головы до конечностей.

— Хотя погодите, — вдруг сказал Моэл — Это же седьмая версия системы.

— Седьмая, — отозвался Дженар.

— Так значит там должны быть задействованы съемники. Почему Ястер не воспользуется услугами съемника?

— Мы сначала на это надеялись, — извиняющимся тоном сказал Дженар. — Из-за утечки данные телеметрии недостоверны, но возможно Ястер еще попытается задействовать съемников. Они есть во всех густонаселенных местах, так что как только происходит утечка, можно ее быстро остановить.

— Лучше, чем ничего, — пробормотал Фент.

На мониторе появилась синяя полоса, неуклонно росшая: Палев повышал уровень хладагента. Флуоресцирующие жидкости в трубках постепенно обесцвечивались.

— Как быстро идет время? — поинтересовался Моэл. — Стандартно?

— Шесть за один, — ответил Дженар.

— Тогда дадим Ястеру шанс, — решил Моэл. — Может, он успеет все это вывести на норму. Десять минут ждем. Потом выключаем все. Окончательно.

Палев кивнул и отключил подачу хладагента. Что-то тяжело вздохнуло внутри вычислительной машины, зажглось несколько больших ламп, и жидкости снова приобрели цвет. Система вышла на полную мощность.

— Вообще, — сказал Моэл, обращаясь к Фенту, — я бы на вашем месте уже проектировал что-то новое.

— Все так плохо? — спросил Фент.

— Так всегда бывает, — ответил Моэл. — Этот модуль вырабатывал данных на три объема выше среднего. Я всегда любил его больше всего в нашем крыле. Но знаете... Самые любимые детища становятся самыми неуправляемыми. И мы ничего не можем сделать с этим. И приходится их убивать. И строить на руинах новое.

Дженар и Фент слушали Моэла, но по их лицам можно было понять, что они не понимают сентиментального тона начальника. Для них это была всего лишь работа. Дженар посмотрел на оператора с его блестящим черным шаром на месте головы. Шар не выражал ровным счетом никаких человеческих эмоций.

Съемник

Джон смотрел на Майка, который сидел на сером полу, прислонившись к окну и обхватив колени. Солнце скрылось за плотными тучами, на город наступил сумрак, хотя был разгар дня. Переговорная была бесцветной, тихой и темной; Джон совершенно не знал, что ему делать. Не то Майк не верил ему, и у него просто был нервный срыв; не то он верил, но не понимал; или он вовсе не собирался помогать ему. В любом случае, времени искать другого съемника уже не было. Надо было попробовать его убедить. Джон тихо продолжил:

— Мы все опираемся на нашу память. Мы помним то, что она хранит, так?

Майк поднял глаза на Джона.

— Это и используется в системе. Мы можем заменить любые составные части мира и записать все это в память всех людей. Но для вас мы это делаем крайне редко, ваш мир отлично саморегулируется! Так, здания иногда переносим...

— Обалдеть, — сказал Майк без всякого выражения.

— И все живут по-новому, они же могут вспомнить только то, что мы записали...

— Прекратите. Я все понимаю. Я все это знаю, — с раздражением сказал Майк. — Я должен все это знать, так ведь, вы же так заложили в меня, — он постучал себя по голове. — Я же съемник, живу скучнейшей жизнью до поры до времени, пока вам не понадоблюсь, и тогда все само срабатывает... И я вдруг знаю процедуру. Я же в этом всем сраное приложение. Как Ворд. Или Эксель.

Джон немного расслабился. По крайней мере, Майк понимал, о чем он говорит. Джон подумал и продолжил:

— Ты съемник, ты должен быть таким...

— Эксель, — повторил Майк.

— Так ты знаешь процедуру? — спросил Джон. — Ты можешь нас снять?

Майк ничего не ответил. Выходило, что он все-таки не хотел помогать Джону.

— В целом, ты такой же, как все люди, — примирительно сказал Джон. — Но, ты можешь жить сам по себе, и подобных тебе очень-очень мало. Большинству людей нужен оператор. Я проживаю жизни за них. За каждого. Они просыпаются со своей памятью, не зная, что они — это я. Это как моя, в смысле: моя, Ястера, — душа, только с разумом разных людей.

— А у меня души нет, — горько произнес Майк.

Джон заметил на улице какое-то движение. К зданию стягивались люди. Утечка приобретала катастрофические последствия. Они все шли к Майку, но в таких условиях работа съемника была, фактически, невозможна. Скоро оператор совершенно потеряет контроль над людьми. Они начнут действовать сами по себе, как зомби. Времени почти не оставалось.

— В некотором смысле, — сказал Джон, — ты лучше других людей.

— Я робот! Это жестоко, — заныл Майк. — Вы перестраиваете Землю каждый час и переписываете мозги людям под ваши задачи. Какого хрена? Это вам игрушки что ли? Вам так веселей?

— Нет, это вычислительный комплекс. Комбинат, — объяснил Джон. — Понимаешь, мы пришли к выводу, что нейронные сети обладают значительно более высоким быстродействием, если реализовать в алгоритме душу...

— Реализовать душу... Ты хоть себя слышишь?! — Майк был в полном отчаянии. — Ты топчешь божественную идею, делаешь ее реализацией...

— Майк, послушай, — Джон начала терять терпение, — у нас утечка. Понимаешь? Мое сознание протекло в этот мир. Посмотри туда, — Джон постучал костяшкой пальца по окну, за которым все больше людей собиралось возле высотки, — они знают, что они, каждый из них — Ястер! Они придут за тобой. Как пришел я. И все, они взбесятся, все пропадет! Ты должен снять нас раньше. Пожалуйста.

— И система будет работать дальше. Вы будете вычислять. Души будут реализовываться, — забормотал Майк.

— Этот мир будет жить.

— А ты сможешь продолжать себя чувствовать Ястером Христом, — сказал Майк. — Не хочу так. Иди к черту.

Где-то внизу лопнуло стекло. Джон посмотрел вниз: тысячи людей стояли у здания, многие уже проникли внутрь. Раздалось приглушенное громыхание. Заревела какая-то сирена. Майк встал, отстранил Джона и вышел в коридор. Мир начал искажаться, здания потеряли четкость очертаний: повторялся утренний приступ. Джон уже не мог с уверенностью понять, кто он, потому что утечка делала его соединение с системой нестабильным.

Он вышел в коридор и на шатающихся ногах пошел за Майком. Джон падал на колени, полз, снова вставал, снова падал; Майк шел ровно, выпрямившись, гордо и спокойно. Кажется, он улыбался. Люди вылезали из кабинетов, как огромные насекомые, потерявшие всякий человеческий облик: кто-то из них уже шел по стенам, по потолку, кто-то перемещался прыжками. «Майк, Майк», — приговаривали они.

Так они спустились в фойе, где было уже много-много людей. Майк распростер руки, приветствуя всех. Какие-то из фигур теряли форму и растекались по полу, другие росли в размерах, третьи причудливо искажались. Беки стояла у лестницы, и Майк с размаху ударил ее кулаком, отчего она рассыпалась на части. Джон, оставшийся где-то наверху, на мгновение обрел ясность ума лишь чтобы понять, что назад дороги нет. Снять мир не получится, утечка окончательно им завладела. Надо выключать все, надо выключать, думал Джон. Еще немного, и конец. И конец.

Толпа подняла Майка на руки и понесла над фойе. Словно корабль, плыл Майк по морю бездушных машин, которые лишь скандировали имя единственного, кто мог жить сам по себе, свободный от внешнего управления. Но все это продолжалось недолго: вот вцепились в волосы и одежду Майка многие руки, он закричал, но его крика не было слышно. Люди скандировали: «Майк, Майк!», отрывая ему руку, потом вторую, и так постепенно разорвав его на отдельные куски, забрызгав кровью свои искаженные лица. Они рвали его и рвали, Джон был среди них, Мэри тоже была где-то рядом; все, что эти люди помнили и знали, теперь не имело никакого, решительно никакого смысла. Все вокруг потеряло форму, стекло куда-то в небытие, перемешалось, стало точкой и исчезло.

Ястер просыпается

Система полностью остановилась, когда показатели стабильности были на пределе. Палев очень нервничал, все очень нервничали, но когда остановка произошла, и при этом целостность алгоритмов не нарушилась, Моэл сразу же самодовольно улыбнулся и изрек:

— Идеально я все рассчитал!

Палев подошел к оператору, который пытался шевелиться, и аккуратно снял с него шлем.

— Доброе утро, Ястер, — сухо сказал Дженар.

Ястер посмотрел на собравшихся провалившимися синими глазами. Он закашлялся. После выхода из мира всегда было немного нехорошо.

— Я пытался, — прохрипел он.

— Что ты пытался? — наскочил на него Дженар. — Ты выставил нестандартные настройки границы Т. И все протекло. Зачем ты вообще что-то менял?

Ястер молчал. Он опустил глаза. Утечка позволила ему на секунду увидеть мир глазами тех, кто его населял. И он понимал, что все произошедшее гораздо серьезней, чем просто сбой компьютера, чем ошибка в параметрах. Только что Ястер не смог спасти мир, он дал случиться апокалипсису, он убил всех.

— Спокойно, Дженар, — сказал Моэл. — Границы Т? Чего бы их не поменять? Они вообще под каждого оператора могут подстраиваться.

— А вы думаете как получается тройная производительность? — ехидно спросил Ястер и закашлялся.

— Что там? — спросил Дженар у Палва.

— Все остановлено. Резервуар заморожен. Вентили перекрыты. Выработка данных прекращена и передана на другие резервуары.

Ястер сел вертикально в своем кресле и обнял шлем. Когда его принимали на работу, считалось, что он идеально подходит для такой задачи, как быть оператором. Потом был успех за успехом. Он спас модуль двадцать четыре, вытащив его из критических значений, когда другой оператор струсил и чуть было не слил результаты вычислений за несколько недель; он испытывал некоторые нестандартные параметры, включая значения границы Т, повышающие эффективность выработки данных для некоторых операторов; он взялся за экспериментальный модуль тридцать три в самом начале его существования, и все шло идеально. До сегодняшнего утра.

— Так что теперь, — сказал Ястер, — все?

— Тебя не уволят, если ты про это, — бросил Дженар.

Ястер поднял на него глаза, но Дженар смотрел в сторону.

— Все нормально, — сказал Фент, — мы сделаем мир по новым эскизам. Они попроще, чем этот замороченный тридцать третий. Он хоть устойчивый, но поди там разберись во всем... Иногда раздражало прямо.

— Вы не понимаете. Они живые, — сказал Ястер.

Дженар закатил глаза, Фент удивился. Моэл же неожиданно сказал:

— Я знаю.

Ястер, услышав эти слова, воспрял и чуть заметно улыбнулся. Ему стало гораздо легче. Он осмотрелся по сторонам, некоторое время глядел на консоль, затем снова повернулся к Моэлу.

— Извините, Моэл. Я, кажется, запорол вам немало данных, — сказал он. — Придется теперь клиентам объяснять...

— Я разберусь, — успокаивающе сказал Моэл.

В этот момент на пороге появился невысокого роста, заросший молодой человек. Он обвел мутным взглядом присутствующих.

— Ястер, дружище, тебя выключили? — спросил он хриплым голосом.

— Да, Кастор. Все выключили, — мрачно ответил Ястер.

— Не боись! Мужики, все хорошо! — сказал Кастор. — Я вчера архив делал! Да я каждый день его делаю!

Дженар скептически посмотрел на Кастора, а Палев негромко засмеялся.

— Ну почти каждый, — сказал Кастор, — вы чего, работа есть работа!

Кастор достал из кармана жесткий диск, в котором, как мухи в янтаре, застыли миллиарды людей; как стекло замерли волны морей; как вата зависли над землей облака. Каждая крупица песка, каждая частичка огромного мира была здесь, в спасительном архиве.

Модуль тридцать три был самым несовершенным с точки зрения того, что в нем происходило. Ястеру часто было трудно наблюдать, как люди умирают от нелепых болезней и несчастных случаев, как случаются катастрофы, как развязываются войны. Теперь, когда он видел утечку, он переживал это еще острее. Но он никогда не вмешивался в работу мира и не собирался впредь. Мир работал, мир жил. Он был нескладен, нелогичен, несправедлив, но он работал эффективнее всех остальных. Боги могли отдохнуть и просто побыть каждым из нас.

Палев взял диск и стал восстанавливать систему.

Джон и Мэри сидят у океана

Джон и Мэри сидели на берегу океана. Океан был огромный, небо было огромное, город позади был огромным, а они были очень маленькими посреди похожего на бархат песчаного пляжа; тем не менее, именно два небольших человека были самым ядром всей Вселенной в тот момент. По крайней мере, им так казалось. Над океаном разгорался рассвет.

— Мэри?

— Да?

— Тебе не кажется, что все это когда-то уже бывало? — вдруг спросил Джон.

Мэри улыбнулась, ведь она думала о том, как они познакомились и как сидели у океана в ту ночь. Она ничего не ответила. Ей просто было приятно, что Джон тоже думает об этом. Джон несколько секунд ждал ответа; не дождавшись его, он понял, что не стоит сейчас портить момент своими странными мыслями о дежавю, которое никак не было связано с их знакомством. Поэтому он обнял Мэри крепче и стал вглядываться в рассвет, который был особенно прекрасен. Всегда.