Последний звонок

Сумрак ночи уже потихоньку отступал, а среди синего чуть светящегося востока явственно прорисовалась красно-оранжевая полоска, робкая, едва заметная, но постепенно сжигавшая синеву. Фонарь на дороге освещал своим зеленоватым цветом кирпич трёхэтажного дома, делая цвет фасада совершенно непонятным. Однако за домом всё было совсем иначе — здание бросало свою тяжёлую тень на газон, по которому почти бесшумно плясали блики от костра, словно дотанцовывая за порядком уставших выпускников. У костра сидел, задумчиво наблюдая игру языков пламени в мангале, Вася. Он не был со всеми в доме, так как хотел немного посидеть у костра. Тут подошли ещё двое — Он и Она.

— Вась, чего сидишь? — спросил Он. — Мы тебя как раз искали.

Вася повернул голову.

— А костёр всё горит? — спросила Она.

— Он б не горел, если б я не подбрасывал дров, — усмехнулся Вася. — Я уже штук восемь перетаскал.

— Вась, ты знаешь, как делать барбекю? — спросила Она и положила принесённую решётку на кресло рядом с мангалом. Вася встал и помог Ей разместить принесённые сардельки на решётке. Было немного странно, что в четыре часа утра кто-то захотел поесть. Это был Его, Её и Васин одноклассник, которому Она, как хозяйка в доме, решила помочь.

— Пошли наконец рассвет встречать! — сказал Он Ей.

— Сейчас! Вась, ты дожаришь? Отнеси Антону.

Вася кивнул. В доме тем временем творилось что-то ужасно весёлое — все бегали и прыгали, дрались подушками; гостиная на первом этаже, на время ставшая спальней, превратилась в поле подушечной битвы. Но Он и Она, несмотря на то, что тоже любили подобные занятия, зашли лишь затем, чтобы взять её куртку.

— Пойдём! — уверенно сказал Он.

— Пойдём, — подтвердила Она, и Он, взяв её за руку, вывел из бессонного дома.

В тот момент в его душе разгоралось что-то необъяснимое, которое подбрасывало сердце вверх, а затем швыряло его вниз. Но это было внутри Него, как невообразимый контраст со спокойствием ночи, которую разрывал своими трелями-пулями лишь соловей, жаждавший быть услышанным и донести свою завораживающую мелодию до уха благодарного слушателя. Он был таким. Он чувствовал, что в воздухе витает что-то, как эти соловьиные трели, что заставляет его душу кипеть, как газ заставляет чайник.

Тем временем они вышли за калитку и пошли по высокой и очень мокрой от росы траве куда-то — Она вела, Она здесь жила и знала, где встречать рассвет. Они плутали среди зарослей минут пять, пока не вышли к металлическому забору с крупной ячейкой, на который и забрались.

— Посмотри-ка, — сказала Она, сняв обувь. Она вылила из неё воду.

— Мда, — сказал Он и последовал её примеру. Они аккуратно поставили свою обувь на заборе. Он опёрся босыми ногами на холодный переплёт забора и обхватил перекладину руками. Сзади горели несколько фонарей посёлка, которые словно соревновались по яркости с несколькими умирающими утренними звёздами в небе. Перед сидящими же развернулось поле во всём своём великолепии. Слева был серый туман, сквозь который просвечивал рядок искорок-фонарей над дорогой, а выше рыжело небо; справа же из серой массы тумана выплывал остророгий огромный месяц, который был багровым, но поминутно, отрываясь от земли, светлел и уменьшался, чтобы в итоге слиться с небом. Меж далёкими домами под месяцем проглядывали хищно скошенные глаза натриевых фонарей, бог знает что освещавших. Над их головами висели поминутно чуть гудевшие провода линии электропередач, разметившей анкерными опорами местность.

Было уже достаточно светло, чтобы различить черты лица — Её черты лица. Он перевёл взгляд с панорамы поля на то чудо, что сидело в метре от него, но сидело за очередной опорой забора, как за невидимой границей. И всё же Ему не давало оторвать от неё взгляд то горячее, что жило в его душе, не давало сердцебиение, которое оглушало Его, превращаясь в ритм песни соловья. Она была невероятно красива. Каждый изгиб её тела, каждая деталь её лица была прекрасна. Курносый нос, веснушки — как знакомо и незнакомо это всё было! Каждая прядь волос, каждый вдох и выдох! Он ушёл из их класса, Он не видел её сотню лет. Она смотрела вдаль, Он — на Неё.

— Пойдём летать?.. — вдруг спросил Он. Она повернула голову, и в её красивых глазах, которые Он так любил, зрачки которых были сейчас расширены от темноты, блеснул изрядно побледневший месяц.

— Пойдём... — тихо согласилась Она. Они встали на верхний край забора, посмотрели друг на друга, взялись за руки и, оттолкнувшись босыми ногами от чёрного переплёта забора, взмыли в небо, оставляя позади и внизу своих одноклассников, мокрую траву и обувь. Ветер трепал их волосы, они держались за руки. Они разрывали клочки тумана, и он устремлялся за ними, но через секунду останавливался в ощущении бесполезности этих попыток. Месяц поднимался им навстречу. И Он посекундно смотрел Ей в лицо, в самые глаза, отражавшие мир, и любовался Ею, понимая, что Она с Ним и останется навеки. Наверху бродили разорванные, сердитые облака, но одно из них радушно предложило своё мохнатое тело, пронизанное утренней атмосферой, двум людям снизу. Они встали на облако и прошли по нему. Он собрал горсть звёзд с неба, протёр их от мглы утра и протянул Ей. Она взяла их.

— Оставь звёзды небу, — сказала Она и бросила их вверх, и они утонули в синеве, не оставив даже волн на небесной поверхности, — оставь мне лишь самого себя.

Она подошла близко-близко к нему, а Он взял в руки её талию. В глазах Её блеснуло солнце, выглянувшее из-за сбросившего с себя тяжёлый туман горизонта, но Ему показалось, что это пламя. Он потянулся к Ней губами...

— О чём замечтался? — спросила Она и тут же, не дожидаясь ответа, добавила: — Знаешь, у меня так ноги замёрзли! Пойдём домой.

— Пошли, — сказал с досадой Он и надел кроссовки.

Они спрыгнули с забора и пошли обратно к дому. Небо заметно посветлело, и месяц уже почти исчез, слившись с цветом неба. Восток пылал рассветом, а свет фонаря тонул в ярких лучах встающего солнца. Соловей уже не пел, да и в доме всё затихло. Лишь Василий всё так же задумчиво сидел около мангала, а рядом с ним стояла табуретка с тарелкой, на которой лежали остывшие сардельки. Она и Он прошли в дом, а там устроились на широком диване рядом с двумя одноклассниками в той комнате, где часом или двумя раньше проходили подушечные бои. Но это было совершенно неважно для Него; Он чувствовал её тепло, которое бережно хранил под собой клетчатый плед. В сумраке Он мог различить каждую веснушку на её спине, и каждая была ему дорога. Он вдыхал её запах, сладкий и одурманивающий. Его всё так же, нет, гораздо сильнее, чем прежде жгло то чувство; оно, вопреки его желаниям, росло и ширилось. Вдруг Она повернулась к нему.

— Ты знаешь... — начала Она шёпотом.

— Что? — спросил Он.

— Когда мы там сидели, на заборе, я представляла, что мы с тобой летали... Знаешь, туда, к звёздам и месяцу...

— Да? — удивился Он.

— Да. Забавно, а? — усмехнулась Она, и, если Ему это не показалось, Она усмехнулась с горечью.

— Точно, — сказал Он и тоже усмехнулся. Однако его лицо вдруг стало серьёзным. — Но ведь всё уже было... раньше? Сейчас уже ничего не будет?

— Нет, — сказала Она. — Ничего. Всё уже было для тебя и меня.

Она отвернулась и уснула, а на следующий день Он уехал и больше никогда Её не увидел.