Владимир Набоков и коробка звездюлей

Посвящается дню радио и любимой радиостанции «Максимум»

Данная история является плодом больной фантазии автора и ни в коей мере не пытается дискредитировать или обидеть каких-либо реальных людей, к коим автор испытывает значительную долю уважения. Рассказ также был написан до безвременной и трагической смерти Геннадия Бачинского. Глупо говорить банальности, но это большая утрата, которую нам не восполнить ничем. Поэтому рассказ, несмотря на возможные мрачные параллели, я оставлю таким, каким он был написан: весёлым и озорным.

Владимир Набоков устроился на радио не так давно. Пока что синие коридоры Максимума ему были в новинку, и он всегда приходил часа за полтора до эфира. Он общался со Срывковой Катей, пил кофе на халяву и задумчиво глядел из окна на медленно ползущее вверх высотное здание на м.Сокол. Голос Кати вечно настраивал Владимира на позитив, которым он и делился со слушателями. Он даже придумал себе слоган — «Надеюсь у вас всё в полном порядке». И это было не случайно. Набоков долго шел к вершинам славы радиоэфира, ставил себе голос и вот, он здесь — на главном радио двух столиц. И теперь, когда он смотрел на синие коридоры, на черные микрофоны, на здоровую колонку в студии за толстой балконной дверью, на кофемашину на кухне, на Бачинского, сидящего в соседней студии — он понимал, что у него-то всё в полном-полном порядке. Он серьезно думал, что если все в порядке у всех, все счастливы, и правда надеялся на это. Но однажды этот привычный ход вещей порядочно нарушил сам Владимир.

Это случилось милым осенним днем, когда с неба неспешно падал молодой белый снег. Владимир прошел турникет внизу здания и медленно, почти вальсируя в такт падающим снежинкам, прошел к лифту. Наверху он поприветствовал девушку Иру, сидящую на этаже при входе на радиостанцию. Он пошел по длинному коридору. Диджеи и звезды улыбались с фотографий на стенах коридора, и Владимир улыбался им. Катя Срывкова белозубо улыбнулась из студии и углубилась в общение со слушателями в рамках конкурса. Набоков тихонько проскользнул в студию и стал слушать, нацепив вторые наушники.

— Сколько букв в слове Икеа? — спросила Катя у слушателя, выдавливая из себя капельки позитива. — Одна, пять или... — Катя поменяла интонацию, чтобы выделить правильный ответ, — че-тыре?

Слушатель задумался ни на шутку. У него выделялся адреналин как реакция на каверзный вопрос, точно так же, как у собаки Павлова на еду выделялся желудочный сок.

— Я даже не знаю... — голос слушателя звучал так, словно он собирался сознаться мамочке в съеденной перед обедом конфете. — Вы не могли бы повторить варианты?

Катя поджала губы и взглянула на приз — швабру-трансформер «Пукка». Ей очень захотелось отдать этот шедевр шведского дизайна.

— Одна буква, пять или всё-таки... — Катя сделала внушительную паузу, — четыре буквы?

Слушатель аж побледнел. Ну, во всяком случае, Владимир так себе живо его представил бледного, что иначе и быть не могло.

— Ну я даже не знаю... Может быть... Пять?

В наступившей тишине, такой, какая бывает перед апокалипсисом, очень нелепо и весело вдруг заиграла фоновая музыка. Катя отвела микрофон от лица, выдохнула и, как-то странно улыбнувшись, продолжила своим обычным голосом.

— Нет, Дима, ты подумай... Вот Икеа... Сколько букв? Одна, пять или... — Катя снова поменяла интонацию, чтобы выделить правильный ответ, — че-ты-ре?

«Тут бы и я догадался», — подумал Набоков уныло.

— А, Икеа? — слушатель оживился. — Четыре буквы! Четыре!

Заиграла победная музыка. Владимир выдохнул. Очень ему хотелось, чтобы у Димы всё было в полном порядке. А ведь порядок — это результат уборки, а уборка невозможна без швабры.

Катя поздравила слушателя с его победой, поставила музыку, а затем, выставив в сторону Владимира руку с поднятым вверх указательным пальцем пробормотала «Да, привет-привет» и стала копаться в окрестностях себя в поисках мобильника. Владимир пожал плечами и вышел из студии. Он сварил себе кофе и вышел с чашкой на балкон. Недалеко, на м.Сокол, росла высотка.

Вдруг внимание Владимира привлекла коробка. Это была обычная картонная коробка типа посылки, на которой черным маркером было выведено: Артемию Троицкому. Коробка звездюлей. 1994 год.

Владимир присел на корточки и стал внимательно изучать находку. Перемотанное скотчем нечто таило в себе загадку и звездюли. Владимир поднял коробку (она оказалась на удивление легкой) и внес в коридор, после чего, вооружившись ножом с кухни, где шумел телевизор, ловко и без зазрений совести разделался с липкой лентой. Но открыть картонку он не успел.

Мощный поток незнакомой энергии разорвал картон на части, закружился вокруг Владимира, поднимая волосы на голове (да и не только). Чуя неладное, диджей побежал к Кате.

— Катя, Катя, там что-то происходит в коридоре! — крикнул Владимир. Катя выбежала из студии и тоже почувствовала ЭТО. Энергия походила на горячий ветер, будто жар из духовки. Она кружила по коридору и искала себе жертву.

— Ты что сделал? — резко спросила Катя.

— Я? Я всего лишь...

Они выбежали с радиостанции, и Катя плотно захлопнула дверь, глядя, как горячий ветер срывает со стены и кружит в вихре фотографии диджеев и звезд.

— Ира! — крикнула Катя. — Чудак Набоков распечатал коробку звездюлей!

Владимир ещё не совсем понимал. Но он сделал что-то страшное, было ясно.

Ира взглянула на пульт под рукой. На нем было две кнопки. Одна гласила — открыть дверь — и представляла собой обычную черную клавишу.

Вторая же была красного цвета, а сверху её прикрывала прозрачная крышка. Рядом была привинчена полированная стальная табличка с лазерной гравировкой «Тахомой» — нажать в случае, если какой-нибудь чудак распечатает коробку звездюлей. Ира без колебаний откинула крышку. И лишь когда её палец продавил пластик вглубь, все вдруг одновременно хором подумали: «мля, там же ещё Бачинский и Стиллавин!»

Вышеуказанные монстры телерадиоэфира с профессионально идентично перекошенными лицами прилипли щеками к стеклу выхода со станции. Но было поздно.

Стальные жалюзи с визгом съехали сверху и избавили Иру, Катю и Владимира от ужасного зрелища (причем для каждого оно было своё, и читатель сам может догадаться, для кого было на что страшно смотреть).

Бачинский и Стиллавин со знанием дела сползли по стеклу на пол. Во истину, профи остаются таковыми всегда, даже в момент, когда разыгравшиеся звездюли для Артемия Троицкого угрожали их зрелым жизням. Первым не растерялся Стиллавин. Он гордо и смело побежал навстречу набегающей войне звездеца и победоносно нырнул на кухню, закрывшись в холодильнике. Бачинский хотел было успеть за ним, но стальные жалюзи отгородили его от кухни. Ещё бы, надо было спасать ценное кухонное оборудование, это понимал даже Бачинский. Но зачем спасать Стиллавина? На этот вопрос ответа не было. Немного поразмыслив на эту тему с профессиональной печатью думы на челе, Бачинскому показалось, что ему пипец. Оказалось, что не казалось. Он увидел компьютер, спрятанный за стеклом, отвечавший за вещание и чего-то там ещё; говорили, что если его тронуть, то всё обещало взорваться. Не умирать же одному! Впрочем, компьютер вдруг ушел куда-то в нишу в полу и исчез. Бачинский увидел, как волна звездюлей проникает в студию и срывает со стен календари, поднимает со стола канцелярские принадлежности. Несколько ручек, ножниц и прочих кнопок полетели в Геннадия, и его попытка убежать окончилась пригвозжением к стене. Но наш герой не сдавался. Он вынул из разных частей тела воткнутые предметы и побежал в студию, где лежал его мобильник. Горячий ветер обжигал. Поток неистовых звездюлей добрался до музыкальных стеллажей в специальной комнате, и всё свободное пространство мгновенно наполнилось летающими компактными дисками. Бачинский суетливо набрал номер, когда один из дисков отсек ему голову. Ах, если бы у тела было лицо, то мы бы увидели его страшную растерянность, но — увы! Ещё бы, потерять голову, да не по пьяни, любви или молодости, а по факту. Тело Геннадия, ловко отбивая серебристые дисковые снаряды, уворачиваясь от стержней паркеров, избежав фатальной встречи с жуткой связкой зарядки от Нокии с неопределенным предметом, добежало до отсеченной головы и, схватив её, спряталось под столом. «Дошутился», — подумала голова. «Как же так?!» — сокрушалось бы тело, но у него не было мозгов, кроме спинного и костного.

Ира открыла ящик на стене, в котором оказался закреплен немаленький молоток и айпод, закрытый толстым стеклом. На стекле была выгравирована надпись в стихах: Если эфиру настанет капец, Айпод подключи — будешь ты молодец. Девушка с размаху разбила стекло, достала устройство и молча отдала его Набокову. Затем она подошла к дверям, которые при Владимире никогда не открывали, и, прошептав заклинание, открыла их. За ними оказался лифт. Раздался зуммер, и створки лифта раскрылись, приглашая в кабину пассажиров. Из лифта мощно пахнуло пылью и временем, на ярких светильниках колыхалась паутина. Владимир каким-то местом мгновенно почуял, что пассажир будет один — он сам.

— Скоро звездюли разнесут всю студию, и эфир прервется. Сейчас ты должен спуститься вниз, выдернуть штекер Максимума из передатчика и подключить его к айподу, — пояснила Катя. — Так мы спасем эфир, а это — главное... Наступила звонкая тишина, в которой было слышно, как звездюли аппетитно грызут шумоизоляцию на стенах. Ира не в тему подумала, что очень хочет кушать.

В лифте оказалась всего одна кнопка. У Владимира была такая привычка — считать этажи, и когда двери закрылись, он автоматически стал отсчитывать этажи вниз. Однако первый этаж миновал, а лифт всё ехал и ехал вниз. Набоков со страхом отсчитал минус десятый этаж. На минус восемнадцатом он сбился. Кабина ехала ещё некоторое время, после чего двери открылись, явив взгляду Набокова пыльные подвальные коридоры. Владимир, освещая путь мобильником, словно Алеко горящим сердцем, шел среди хлама и пыли куда-то.

В одной из комнат он услышал шум. Приоткрыв дверь, Владимир обомлел. За столом, сгруппировавшись вокруг совково-керосиновой лампы «Летучая мышь», столь популярной на постсоветском пространстве, сидели люди. Один из них с жутким акцентом вешал: «Я и мой пес, — Владимир заметил сидевшую рядом бесформенную собаку, — готовы вынести на ваще рассмотрение, господа, вопрос о возрождении М-Радио...». Другой голос, неясно кому принадлежавший, зазвенел в комнате: «То есть фактически вы и ваш пес хотите оживить мертвеца?» Первый утвердительно покачал головой: «Именно. Коль мы не можем оживить себя... Может быть нам удастся оживить наш проект!»

Собравшиеся захохотали леденящим смехом, и Набоков в панике побежал дальше по коридору, и ему всё казалось, что проклятый Пес вот-вот ринется за ним.

Впереди оказалась дверь, а за ней — балкон, от которого шел подвесной мост. Владимир нашел коробку с гайками и швырнул одну гайку в темноту. Надо ли говорить, что яма под мостом была настолько глубока, что звука удара гайки об пол, если таковой вообще существовал, просто не последовало? Владимир ступил на мост, предварительно ступив, кинув вторую гайку.

Мост закончился, и Набоков очень удивился, обнаружив, что собственно мост закончился ничем, иначе говоря, обрывом. В неверном свете экрана телефона замаячил берег в полутора метрах от обрыва моста, и Владимир с разбега прыжком преодолел расстояние.

Дальнейшая дорога проходила по каменистой тропе, словно бы Набоков шел в походе по горной местности. Это навеяло Владимиру мысли о детстве и юности, и он приободрился и даже стал напевать под нос полузабытые матерные частушки, а эхо весело поддакивало, иногда подсказывая, когда сам исполнитель забывал слова. Тропинка пошла вниз, затем нырнула в пещеру и наконец вывела Набокова куда надо.

Передатчик был в конце пещеры, и к нему шла узкая дорожка, возвышавшаяся над раскаленной лавой. От неожиданно яркого света, который исходил от расплавленной породы, Владимир даже прищурился, и выключил мобильник, чтобы сэкономить аккумулятор. Впрочем, Владимир успел заметить, что аппарат ушел в роуминг и отобразил на экране надпись «Hell GSM». Было уже слишком много пережито за один день, чтобы сейчас рисковать быть зажареным на геотермальных углях, и потому опасное место было преодолено в несколько длинных прыжков. Передатчик весело подмигивал из темноты индикаторами. Рядом был привинчен плексигласовый прямоугольник с картонной табличкой под ним: «Внимание! Не выключайте лаву. Для оптимального температурного режима передатчика температура лавы должна быть 3580 градусов по Цельсию плюс-минус 250 градусов.»

Владимир включил айпод, ловким движением подсоединил его с проводом и с наслаждением пронаблюдал, как плеер с неподдельной тоской заиграл песню Стейнди. Всё было в полном порядке. Точнее нет... Владимир злорадно улыбнулся и выдернул соседний штекер ХитФМ.

Вот теперь всё в полном порядке.

Обратно Владимир возвращался бегом. Во-первых, очень хотелось туда, на свет. А во-вторых, ещё надо было прибраться в студии и склеить обратно Бачинского.

7 мая 2007 года (в день радио)